<Теория волевого акта. Гефсиманское борение. Что такое страх смерти у Христа>

Дата и место прочтения лекции точно не известны, одна лекция из 3-дневного курса лекций против свидетелей Иеговы.

 

…Желание - это стремление моей души, всего моего тела, т.е.стремление всей моей сложной природы, или какой-то ее части. А произволение – это свободное согласие моей личности.

Например, «фракция желудка» говорит – пойдем, пообедаем. Однако от моей личности, а не от желудка зависит – как я пообедаю. Я могу украсть бутерброд из сумки моего соседа, ограбить киоск и купить что-нибудь поесть, могу пойти заработать; наконец, я могу потерпеть и сказать – нет, не время сейчас, в два часа есть работа, попостимся. То есть, если в человеке рождается желание – у меня есть независимость от моей природы, и я могу сказать – нет, не сейчас я буду это желание реализовывать.

Во всех человеческих желаниях нет ничего плохого, нет никакого греха. Человек весь создан благим, добрым. Зло, грех рождается тогда, когда одно доброе желание реализуется за счет и вместо другого, еще более доброго.

Так, если я хочу пожевать бутерброд – в этом нет ничего плохого. Но если я встану с бутербродом перед Царскими вратами во время Херувимской песни и начну его смачно жевать – то это будет грехом.

Или, скажем, половая энергия – это благая энергия, которая дана Богом. И как сказал один замечательный писатель, Сергей Иосифович Фудель (сын священника, сидел в лагерях) – «Церковь к полу, к сексу относится хорошо, но мы считаем, что всякому овощу свое время. Пес, который сидит у меня во дворе на цепи – это очень хорошо, но тот же пес у меня на столе с четырьмя лапами, пожирающий мой обед – это уже скорее плохо». Так же и в браке – половая энергия, реализуемая в браке – это замечательно, «брак честен, ложе нескверно». Но когда ты этой энергией брызжешь во все стороны вокруг себя – это ненормальность.

Итак, мое произволение решает, какой из импульсов моей сложной иерархической природы будет реализован именно сейчас.

Представим, что в государственном управлении – всевозможные лобби, партии, фракции – атакуют президента, и у всех у них добрые пожелания. Например, - давайте для наших детей построим дисней-ленд. Хорошая задача? – очень хорошая. Президент говорит – да, хорошо, подписываю указ. Приходит другая группа и говорит – нам, учителям, полгода зарплату не платят, выделите нам денег, люди с голоду умирают. – Подпишем. – Приходит кто-то и говорит – у нас тут проблема, разрушаются оборонные заводы, и нам тоже надо денег. – Подпишем. Но затем вдруг выясняется, что на самом деле на все денег не хватит, надо из чего-то выбирать. Дисней-ленд – это замечательная вещь, но только после того, как люди перестанут с голоду умирать. Или, например, что важнее построить – дисней-ленд или храм?

То есть, это государственная политика мудрости – что поддержать именно сейчас, в этой ситуации?

И личность каждого из нас – это и есть такой президент, к крому без конца идут ходоки из разных концов его природы, души и тела, и говорят – давай вот этим займемся сейчас, и ждут его согласия. И без моего согласия никакое желание не м.быть реализовано, поэтому они все атакуют меня. Поэтому моя личность есть спикер парламента, и по всему залу стоят лидеры фракций, а я всем им говорю – слово 6-му микрофону, а 3-й микрофон – подождите.

Или же православное понимание человека можно сравнить с садовником, крый стоит и поливает шлангом цветы. Из шланга льется вода (не из садовника), а от садовника зависит, куда он эту струю воды направит. Он может и прохожих полоскать этим шлангом, может цветочки поливать, может другие интересные вещи сделать. Вот то, что вода в шланге есть – это называется природной энергией, природной волей, природным стремлением. А моя личность – есть садовник, крый этот шланг направляет вот сюда или вот сюда.

И все желания хороши, плохих желаний нет. Даже когда человек хочет повеситься – он хочет радости, покоя (как Понтий Пилат в «Мастере и Маргарите»). И в этом состоит суть искушений. Человеческая природа не реагирует на чистое зло. Даже сатанисты желают радости и жизни. Он говорит – ну ладно, мне с Христом не договориться, праведником быть не смогу, а вот с сатаной подружусь, он меня будет меньше мучить в аду – и здесь хорошо поживу, и в аду свои люди будут, когда туда приду. )) Человек искушается неправильным образом добра.

У преп.Максима Исповедника есть учение о логосах. Логос – это смысл (в данном случае), некая идея. И человек – это разумное существо. Человек может на что-то реагировать, к чему-то влечься, от чего-то бежать - только в том случае, когда человек осмыслил что-то. Осмыслить – значит увидеть логос, некое разумное смысловое основание. Господь эти смыслы вложил в каждую тварь. Преп.Максим это называет логос сперматикос, семенной логос. Эти семенные логосы рассеяны в каждой твари. Познать мир – значит познать волю Божию. Познать этот предмет – значит познать, зачем Господь его сейчас создал, и зачем он мне в моей жизни встретился сейчас. В каждой жизненной ситуации есть такой логос Божий, в каждом человеке, кто нам встречается, есть такой логос Божий – для чего Господь мне привел его сейчас.

Но как человек пал – человек может примышлять логосы. Максим Исповедник называет это «логос фантастикос», «измышленный логос», придуманный смысл. Когда я вижу в вещи то, чего Бог в нее не вкладывал.

Классический пример – первородный грех. Древо познания добра и зла – величайшая святыня. Я сейчас не буду подробно об этом говорить, вы можете посмотреть у преп.Ефрема Сирина рассуждения об этом. Я резюмирую вкратце. Это было древо Причастия. Ефрем Сирин пишет – «Если бы Ева задумалась, что перед нею – тварь или Творец?» А что говорит Ева? – И открылись у нее глаза, и увидела она, что древо приятно на вид, что плоды его приятны на вкус, и что оно вожделенно и подает знание.

Вот типичные фантазмы. Это дерево создано для чего-то одного – чтобы соединять людей с Богом. Что видит в нем Ева? – что это, наверное, вкусный сорт яблока – «плоды его приятны на вкус». То есть, она в этом дереве увидела то, что было в остальных деревьях Эдемского сада. Это профанирующее мышление. Представьте себе – вы приходите к Чаше с Причастием и говорите – батюшка, кагорчик у вас сегодня ничего. Вот это и делает Ева перед таинственнейшим Древом познания добра и зла.

Или это как интеллигент заходит в храм, его не интересует литургия или там еще что, а его интересуют древность икон, эстетическая красота пения – «приятно на вид». Это то же самое, глазами Евы. О.Георгий Флоровский назвал это «ересь эстетизма».

Так, Господь создал человека как образ Божий, а я в нем вижу своего соперника, недруга и прочее. Я примыслил свой смысл к этому.

И что же происходит? От этих измышленных, фантастических логосов меняется мое восприятие мира. И мой нравственный компас дезориентируется. Я начинаю считать, что сейчас будет хорошо вот это сделать – а это на самом деле нехорошо.

Ну разве плохо сорвать в Эдемском саду вкусный плод? – Неплохо. Господь сказал – От всякого древа ешьте. Но плохо то, что Ева с чисто кулинарными потребностями подошла к святыне. То есть, то, что человек хотел приятно, вкусно покушать – это доброе стремление. Грех состоял в том, что это был добрый импульс, реализованный недобрым способом. Как говорит св.Григорий Богослов – «не вовремя и не кстати подошел человек к запретному древу». Он должен был причаститься, вкусить от этого древа – но после поста. А здесь – не вовремя и не кстати.

Или вспомните – «15-летний капитан». С чего начались злоключения этой семьи? Некий мерзавец по имени Негоро подкладывает топор под компас. Чуть-чуть отклоняется стрелочка, и вместо одной страны корабль прибывает совсем в другую. И то же самое диавол делает с нами. Он подкладывает этот топорик под наш нравственный компас, под наш ориентир на добро. И тогда мы, стремясь к добру, принимаем за добро то, что таковым для нас не является. И чем больше мы грешим, чем больше укореняемся во грехе – может статься, что там вообще закрутится, как в магнитной буре, стрелка нашего компаса. Мы потеряли чувство различения добра и зла. Поэтому ап.Павел говорит, что у совершенных чувство навыка обучено различению добра и зла. А мы живем как «люди с сожженной совестью» - так называет нас ап.Павел. Ориентир на добро давно сожжен в этих безконечных круговертях и мутациях.

Это замечательно и Достоевский показывает в «Братьях Карамазовых». Там у него один человек говорит – Широк человек, в нем есть идеал Мадонны и идеал содомский. – Заметьте, Содом как идеал. Он знает, что это грех, и все равно боготворит его, ищет радости в грехе, спасения, отдохновения и еще чего-то там.

Итак, от личностного произволения зависит – будет сейчас действовать эта часть, эта энергия моей природы, или другая. Свободное произволение моей личности может удержать действие какой-то природной энергии, а может выпустить его в реализацию. Я один импульс свой удерживаю, а другой выпускаю.

 

Теперь обратимся к тому вопросу о «незнании дня».

Божественная Личность Христа по своему свободному решению промыслительно, педагогически удерживает импульс благодати, который несет знание (об этом последнем дне) от Божественной природы Христа к человеческой, в человеческий ум Христа, и попускает реализоваться человеческой природе Христа, которая свое незнание этого дня выносит наружу. Удерживая действие Божественной, всезнающей природы в себе, Христос дает реализоваться энергии человеческого ума Иисуса, который не знает. И это незнание выносится наружу и воплощается в словах, что об этом дне не знают ни ангелы, ни Сын Человеческий.

Теперь Гефсиманский Сад.

Там Христос молится Отцу – «Да минует Меня Чаша сия. Впрочем, воля не Моя, но Твоя да будет».

У иеговистов, у секты Муна, у рериховцев из этого получается очень мощный антихристианский аргумент. Они говорят – вот смотрите, Христос боится смерти, а вот апостол Стефан смерти не боится. Можно ли допустить, что Бог был более боязлив, чем человек? На людей действует безотказно.

Понятно, что это страх человеческий. Можем ли мы сказать, что Христос боялся смерти как человек? Можем. Преп.Иоанн Лествичник так и говорит – боится Христос смерти, но не трепещет.

Надо пояснить, что такое страх смерти. Как известно, Бог смерти не сотворил. Смерть – это просто максимально не есть Бог, а душа человека стремится к Богу, и особенно душа Христа. Она стремится к Богу и естественно сторонится, убегает того, что не есть Бог, что враждебно Богу. Поэтому Бог вложил в человека два основных импульса – импульс эроса, любви, стремления положительного – и импульс гнева, отторжения, танатоса, «бегания» от смерти, от зла («Уклонися от зла и сотвори благо»). Вот две основных способности человека – уклоняться от зла, от искушений, реакция гнева и ненависти – и реакция любви, положительного стремления.

Все мы смерти не боимся, потому что мы привыкли к ней. В своих грехах мы постоянно стираем границу жизни и смерти – в грехах и происходящих от них болезнях мы привыкаем умирать.

Это как плохо изготовленное стекло с пузырьками воздуха. Вот это есть наша душа, где эти пузырьки вплавлены в нашу душу. Но во Христе была безгрешная человеческая природа, в ней не было этих каверн, этих пузырьков пустоты. И поэтому реакция Христа на смерть была абсолютно чиста. Никогда ни один человек на земле не боялся смерти так, как Христос. Боязнь в смысле отторжения, отталкивания – потому что столь чистой, столь живой души на земле не было никогда.

Представьте, что у вас дома очень больной человек, который очень вам дорог. Он умирает, и вы должны позвать врача к нему. Нужно выйти на улицу и бежать до больницы, телефона нету. И вы бежите. На улице страшная непогода, ветер в лицо, ливень хлещет. Каждый шаг надо делать с усилием воли. Означает ли это, что на каждом перекрестке вы будете останавливаться и думать – а не вернуться ли назад? – Конечно, нет.

В таком человеке, каким был Христос, и в человеке святом – не бывает никакой свободы выбора. Свобода воли и свобода выбора – это разные вещи.

Свобода выбора – это то, что досталось нам от грехопадения. Потому что выбор предполагает – нам кажется, что есть две равно хорошие возможности, равно привлекательные. И сюда нас тянет, и сюда. И мы колеблемся – куда же мы пойдем?

А свобода воли – это естественное стремление природы к чему-то доброму, и согласие личности с этим – пусть так оно и будет.

То есть, свобода выбора возникла только тогда, когда возникли эти фантастические логосы, когда ум человека начал создавать химеры. Так вот – ум Христа химер не создавал, и поэтому Христос никогда не выбирает. Христос абсолютно и всецело творит волю Божию, Он всегда ориентирован на добро.

Но навстречу дует ветер, шторм идет навстречу. Это все-таки означает, что необходимо приложить труд, чтобы идти по компасу, идти по этому направлению. Это не колебание воли Христа, а это крик протеста – против смерти, а не против Бога, который поднимается в душе Христа. В Его душе поднимается совершенно безгрешный протест – пусть эта чаша смерти пройдет мимо меня, потому что это нечеловеческая чаша, ведь Бог не создал человека для смерти, тем более Христа он не создал для смерти.

В обычной ситуации – смерть приходит к человеку, она подходит к нам. Во Христе – уникальный случай – Человек сам пошел к смерти, Христос сам пошел в царство смерти. Он в Себе имеет жизнь, и «жизнь с избытком». И Он, абсолютно живой – а Ему надо пережить не только физическую смерть – Ему надо сойти во ад, во владения сатаны. Христос знает, что Он воскреснет, знает, что это надо. Но здесь Он знает это умом, а протест рождается из сердца – не надо этой смерти, потому что смерть – это то, что отъединяет от Бога.

Теперь я хотел бы сказать некоторые вещи, которые могут показаться очень странными.

То, что происходит в Гефсиманском саду – это максимально противоестественные вещи. Личное решение Христа должно загасить безгрешный и естественный импульс человеческой природы. Христос должен умереть, а умереть можно, только перестав быть Богом, потому что к Богу смерть не может приразиться.

Христос – трижды Бог: по ипостаси, по природе и по обоженному человеческому естеству. И чтобы человеческое естество Христа смогло быть разрушено, оно должно остаться вне благодати Божией. Для человека, тем более для Христа, для души Христа естественно стремиться к соединению с Богом. Вот этот импульс соединения с Богом должен быть остановлен. Максимально доброе, максимально святое стремление в душе Христа должно быть остановлено.

Гефсиманское борение нельзя понимать по образцу искушения в пустыне. Здесь нет сатаны, который искушает Христа.

Вам, наверное, знакома книга о.Александра Меня «Сын Человеческий». В этой книге есть одна страница глубоко не правильная. Понятно, почему она родилась. О.Александр пишет для современного интеллигента 60-х годов. Этот интеллигент со словом «Бог» не может смириться, тем более слово «сатана» его вообще просто ставит на дыбы, ведь это все – средневековое мракобесие. И вот о.Александр доходит до описания искушения в пустыне. И он не может написать там, что сатана искушал Христа, потому что интеллигент эту книгу выбросит. И тогда о.Александр начинает писать так: «И тут Христос как бы в Себе Самом услышал голос, позыв – давай, преврати эти камни в хлебы» и т.д. Читатель читает – ему все понятно: в каждом из нас есть разные голоса, разные борения, стремления. Но в этом случае о.Александр совершил страшную ошибку, потому что тем самым он голос зла заставил звучать внутри Христа. Это невозможно. Внутри Христа не могло быть никаких грехов, даже помыслов. Тем самым сатана превращается в помысл Христа. Это кощунство. Именно поэтому евангелист и подчеркивает, что извне этот голос звучал.

А в Гефсиманском саду все наоборот. Там нет никакого «извне». Этот бунт поднимается внутри Христа. Но это означает, что это не голос сатаны, и не грех. Это не греховный протест. Откуда же? Значит, Христос борется с Самим Собой. Но что во Христе борется? Это борьба внутри человека.

Если бы здесь было так, что человеческая природа Христа бунтует, а потом туда нисходит благодать, и она все «смазывает» - ну ты не бойся, маленький, все будет хорошо… Нет. Божественная благодать во Христе не выступает в роли обезболивающего. Христос не противится Богу.

В чем проблема – Христос может умереть по человеческой Своей природе только в том случае, если благодать Его оставила один на один с миром [людей].

Вот эта связь с ипостасью – она установлена навечно и не подвержена никаким изменениям и нарушениям. Но от Божественной природы Христа сюда, в человеческую, идут благодатные энергетические токи, которые пронизывают Христа. Пока эти токи пронизывают человеческую природу Христа, она умереть не может.

Святые отцы постоянно говорят – сравни человека с раскаленным железом. Святой человек – это человек, в котором обитает благодать Святого Духа. Вот есть железный прут, он раскален. В нем есть энергия огня, он горящий, и есть природа железа, он железный. И пока он горячий, никто не может взять его в руки. А как только он остыл – любой берет его и делает с ним все, что хочет.

Так вот и с Христом: пока Его человеческая природа была «горяча», пронизана, согрета благодатью Божества, смерть не могла прикоснуться Его. Потому что смерть – это есть раскол, разлучение. А Бог – это благодать, она исцеляет, делает цельным. Поэтому это невозможно. Чтобы Христос мог умереть - по свободному согласию Его двух воль Божественная благодать уходит, возвращается к себе. Вот эта ниточка на время прерывается. А эти (связи с ипостасью) остаются совершенно не разлучны.

Так вот, человеческая душа Христа тоскует по этому Хлебу Небесному, она не хочет отпускать от Себя Божественную благодать. Это тоска – из-за того, что благодать уходит. Эта тоска может быть удовлетворена тем, что благодать вернется? – Да ни в коем случае! Ведь ради этого же эта тоска и дается, ведь смысл тоски – чтобы Христос согласился, что благодать ушла. А потом она к Нему возвращается и «говорит» - ну ничего, я вернулась, не тоскуй больше? Тогда Он опять не сможет умереть, и значит, опять надо тосковать, опять она должна уйти.

Поэтому очень важно понять, что Христос преодолевает Гефсиманское борение чисто человеческой Своей волей, а не Божественной.

И в Евангелиях – помните, что происходит после окончания Гефсиманского борения? – Ангелы являются Ему и служат Ему. Это поразительное место. Никогда раньше ангелы Ему не являлись и не служили. Почему теперь они появились? – потому что до этого – «Сын Единородный, Он явил». Ангелы – это явление Божественного, горнего мира. Высшее явление Отца на земле – Сам Христос всегда был. А здесь Отец открывается Ему, дает Ему Свое укрепление. Не внутри человеческого сердца Христа, а вне его. Вне являются ангелы и укрепляют, утешают Его.

То есть, теперь Бог не через Его сердце с Ним говорит, а совне, как с обычным пророком Ветхого Завета, по сути.

Человеческий ум Христа понимает необходимость идти на смерть. Божественная воля Христа тоже останавливается, ведь Христос должен остановить также и стремления Божественной энергии, останавливает ее Троическим Советом. А вот сердце все знает – и все-таки стремится остаться с Богом. А это сейчас невозможно.

Божественная ипостась в минуту страдания Христа продолжала оставаться Божественной. Божественная природа Христа не претерпела никаких изменений, никаких страданий. Но единство Бога и Человека в эти дни (т.е.от Гефсиманского борения до Пасхи) оставалось только вот здесь вот – во ипостаси. Вот этого (указывает на рисунок) – не было, и лишь потом, в Пасхе, все соединилось вновь.

Однако, чтобы было понятно, что благодатная связь Человека и Бога во Христе была и раньше – поэтому до распятия Господь показывает ученикам Свою славу на Фаворе, «прежде Своей Божественной страсти уверяя их». Показывает им, что Он не за заслуги стал Богом, а изначально был Богочеловеком.

Св.Ириней Лионский писал об этом так: «Слово Божие побеждает сатану посредством человеческой природы». Обратите внимание – не посредством Божественной силы побеждается сатана, а посредством человеческой природы. То есть, это борьба не с плотью, не со страстями. Это борьба с самым святым стремлением – стремлением не расставаться с Богом.

И никому больше на земле такого претерпевать не приходилось. Больше никто так не боялся, так не переживал.

Христос отрекается Сам от Своей Божественной славы, чтобы через это сделать нас соучастниками Божественной славы, но уже – по ту сторону Креста, в Пасхе. Христос как бы отлагает Свою Божественность. Если хотите – Он снимает покровы Божественной благодати со Своей души, со Своего тела, чтобы войти в могилу Адама, вырваться оттуда, и эту одежду затем одеть не только на Себя уже, но и на нас.

Эта символика одежды – это нечто поразительное. В тропаре предпразднства Крещения Господня выстраивается такая сложная схема: люди первоначально были облечены в световые одежды. Затем они эти одежды совлекли с себя во грехе и стали облечены в одежды кожаные. Христос приходит на землю и облекается в кожаные одежды. Затем Христос крестится, совлекает с себя одежды, затем Он нагим умирает на кресте – лишенный одежды – для того, чтобы первым людям вернуть их первую одежду славы. Такая вот сложная система образов.

Но этого радостного чувства единства с Богом в Нем сейчас нет и не может быть, потому что Он умирает. Это и есть то самое «смирение даже до смерти». Человек, в Котором «обитала вся полнота Божества телесно», теперь остается просто Человеком. Но Его Личность продолжает быть Личностью Бога.

Отсюда понятно, почему евангелисты так подробно описывают это борение – потому что оно совершенно уникально.

(Ответ на вопрос) Где момент смерти и окончательного отступления благодати? Это вопрос бесконечных дискуссий, как в литургии – где момент преложения Даров? Можно ли сказать, что именно с этой секунды? Для католиков минута смерти Христа есть минута нашего спасения. Но это неправильно, потому что таинство спасения растянуто во времени с момента Воплощения до Пятидесятницы. И здесь на самом деле даже трудно сказать, какой момент важнее. У ап.Павла в посл.к Римл.есть такое выражение – «мы примирены смертью Иисуса, а спасены жизнью Его». Мы действительно спасаемся воскресением Христа, а не смертью. Мы спасены не тем, что Он умер, а тем, что Он воскрес, что смерть не смогла Его удержать. Этот путь к смерти начинается с момента Боговоплощения. Отцы постоянно говорят, что Христос умер не потому, что родился, а Он родился для того, чтобы умереть. То есть путь нисхождения вниз начинается по сути с Благовещения. Вниз, в преисподнюю земли – чтобы потом вознестись наверх, стремительно в Вознесении.

Епифанович: «Все дело нашего спасения Логос произвел не творческой энергией Своей, которой Он все охватывал и объединял еще до Воплощения – но Своей человеческой волей, которой Он произвел нравственное объединение через естественное стремление к Богу произволением и объединение его с волей Божией – словом, через все то, что было в воле и первого человека, но не было им осуществлено».

То есть, то, что совершается в Гефсиманском саду и на Голгофе, таинство искупления – оно происходит через действия, усилия человеческой воли Христа, а не «натиском благодати».

(Ответ на вопрос) Я не говорю, где первый раз благодать Его оставила, где второй раз, или где началось только оскудение такой связи, такое «замирание» Божественных токов в сердце Христа. Это как бывает так, что сначала первый инфаркт человек переносит, а потом умирает еще десять лет. Но все равно – это был первый удар, для него он будет крайне болезнен и крайне памятен. Также и первый шок умаления полноты Богообщения человеческая душа Христа испытывает в Гефсимании.